Евгений Онегин




Простите, игры золотые!



Он рощи полюбил густые,



Уединенье, тишину,



И Ночь, и Звезды, и Луну,



Луну, небесную лампаду,



Которой посвящали мы



Прогулки средь вечерней тьмы,



И слезы, тайных мук отраду...



Но нынче видим только в ней



Замену тусклых фонарей.



 



 



XXIII.



 



Всегда скромна, всегда послушна,



Всегда как утро весела,



Как жизнь поэта простодушна,



Как поцелуй любви мила,



Глаза как небо голубые;



Улыбка, локоны льняные,



Движенья, голос, легкий стан,



Всё в Ольге... но любой роман



Возьмите и найдете верно



Ее портрет: он очень мил,



Я прежде сам его любил,



Но надоел он мне безмерно.



Позвольте мне, читатель мой,



Заняться старшею сестрой.



 



 



XXIV.



 



Ее сестра звалась Татьяна... 



Впервые именем таким



Страницы нежные романа



Мы своевольно освятим.



И что ж? оно приятно, звучно;



Но с ним, я знаю, неразлучно



Воспоминанье старины



Иль девичьей! Мы все должны



Признаться: вкусу очень мало



У нас и в наших именах



(Не говорим уж о стихах);



Нам просвещенье не пристало



И нам досталось от него



Жеманство, – больше ничего.



 



 



XXV.



 



Итак, она звалась Татьяной.



Ни красотой сестры своей,



Ни свежестью ее румяной



Не привлекла б она очей.



Дика, печальна, молчалива,



Как лань лесная боязлива,



Она в семье своей родной



Казалась девочкой чужой.



Она ласкаться не умела



К отцу, ни к матери своей;



Дитя сама, в толпе детей



Играть и прыгать не хотела



И часто целый день одна



Сидела молча у окна.



 



 



XXVI.



 



Задумчивость, ее подруга



От самых колыбельных дней,



Теченье сельского досуга



Мечтами украшала ей.



Ее изнеженные пальцы



Не знали игл; склонясь на пяльцы,



Узором шелковым она



Не оживляла полотна.



Охоты властвовать примета,



С послушной куклою дитя



Приготовляется шутя



К приличию, закону света,



И важно повторяет ей



Уроки маменьки своей.



 



 



XXVII.



 



Но куклы даже в эти годы



Татьяна в руки не брала;



Про вести города, про моды



Беседы с нею не вела.



И были детские проказы



Ей чужды; страшные рассказы



Зимою в темноте ночей



Пленяли больше сердце ей.



Когда же няня собирала



Для Ольги на широкий луг



Всех маленьких ее подруг,



Она в горелки не играла,



Ей скучен был и звонкий смех,